Беги - время рассыпается.
Жизнь незаметно превращается в фарфор.
Вновь, кто-то засыпая - уже не просыпается.
А переполнившись, объят Стикс болью и огнём.

Убийца пропустил удар.
Шестерёнки огромных часов щёлкают над ухом - слишком угрожающе. Какой непрофессионализм, кричат они. Какой позор - поддакивают стрелки огромных часов. Адепт шипит сквозь зубы, пытаясь придумать достойный ответ. Ему не удаётся - убийца нашёл свой предел.
Кто говорит, что смерть - не выбирают? Что она - хаотична и так же случайна, как сам факт возникновения жизни на Земле. Кто говорит, что всё решает судьба, а не собственное извращённое сознание? Чушь. Каждый шаг, каждый поступок, каждый выбор - определяет конец. Мерсер шипит сквозь зубы - ему не удаётся избежать того, что по природе своей - неизбежно. Он шёл к этому всю жизнь, ни разу не запнувшись. Ни разу не встав на колени, не преодолевая своё "эго". Он сам решил свою судьбу - и эта самодовольная мысль утешает. Заставляет его испытать какое-то совершенно неуместное удовольствие. Визоры исчезают - вместе с холодным спокойствием оппонента. Адепт не слышит ничего, кроме гомона старого механизма. Он не слышит ничего, кроме бледнолицей женщины, обнявшей его за плечи. От неё пахнет полевыми цветами, лаванда украшает волосы цвета смолы. Мерсер не улыбается - но прикрывает глаза, позволяя ей шагнуть ближе. Её имя знакомо мужчине - та самая, что выжидает в бесконечности, стоит в тени, не прячась, но не стремясь показывать своё лицо. Под мраморной маской - голый череп.
Этот бесконечный вальс - на лезвии бритвы. Этот бесконечный поединок с самим собой. Он чертовски устал. Веки наливаются свинцом - открыть их снова едва ли удаётся, а свет, прожекторами бьющий сквозь стекло превращается в размытое пятно. Когда он оступился? Время застывает, но всё так же утекает сквозь пальцы - белый песок, который должен быть красным. Красное на белом - что за прекрасный контраст.
Мерсер усмехается - настолько горько, что к горлу подступает ком. Глаза слезятся, как хорошо, что никто не смотрит, а ненавистный фантом куда-то исчез. Механизм шумит, пытаясь успокоить. Он шумит, пытаясь спеть адепту колыбельную. Он усмехается, не представляя - смеяться ли ему. Глаза слезятся. Нет, откуда берётся эта хренова влага? Он не хочет умирать.
Страшно. Но Смерть уже рядом - она склоняется к уху, предупреждая. Время на какой-то миг становится бесцветным, окрашивая мир в чёрные тона. Белые пятна ползут по стене, выделяя фигуру - гордо выпрямлена чужая спина. Он наблюдает - но адепт уже не улыбается - у него на это не осталось сил. Он не улыбается, спиной ощущая опасность.
Вновь - столкновение. Лазурь не находит отклика оникса. Усмешка вылезает сама собой - значит, так это и закончится. Алекс прекрасно знал, что не заставит оникс откликнуться из-за приятной синевы тёмных визоров. Алекс знал, что не разглядит ничего, кроме спокойствия. Но лазурь выискивает неизвестность среди неизвестности. Горько умирать... Вот так.
Удар сердца - время ускоряет свой ход, а женщина в белом платье отходит подальше - чтобы контраст не задел её. Окружение превращается в размытую полосу - бешеную смесь различных оттенков. Адепт широко раскрывает глаза - так вот как на самом деле выглядит мир?

Шестерёнки прекращают свою песню. Заминка, равная бесконечности. С отвратительным хлюпаньем они заглатывают руку мужчины. Они ломают кисть руки - пережёвывая её, словно огромный зверь, обгладывающий остывающее тело убитой жертвы. Краткий миг равнодушия. Лазурь вспыхивает безумным огнём.
Адепт издаёт оглушительный вскрик. Больно. Больно. Чёрт подери, как же больно. Он дёргается, пытаясь вырвать свою руку из захвата плотно сжатых челюстей, он не молит судьбу о прощении, но кричит так, что голосовые связки не выдерживают. Шестерёнки хрипят, разрывая мясо, пожирая ткань рукава. Из лазоревых глаз, объятых пламенем страха, каплями вырываются слёзы - ибо никто не способен стерпеть эту трапезу, хладнокровно смотря, как рука исчезает внутри.
Он дёргается - безрезультатно. Механизм голоден - он не собирается отпускать свой обед. Мерсеру уже не до оппонента, он не смотрит туда, где стоит тёмная фигура. Он пытается вырваться из тисков смерти. Он отчаянно завывает, понимая, что уже мёртв. Он ведь был готов, разве нет?
Так почему, какого чёрта теперь - так страшно умирать? Перед глазами не проносится вся жизнь, над ним дамокловым мечом зависает одна единственная мысль - хватит. Не нужно больше. Прекратите! Боль разрывает сознание на куски, осколками заставляет осыпаться. Он вертится и механизм зажёвывает куртку - ему абсолютно плевать.
Куда делись все насмешки? Откуда взялась эта паника? Человек всегда остаётся человеком - но в голове ничего, кроме боли, ничего - кроме мучений. Поэты лгут, воспевая тех, кто умирает с честью. Смерть всегда одна - страх всегда один. Это осознание мечется в лазури - утопая в морских просторах, под бушующей тяжестью толщи воды.
Эта мысль довлеет над адептом, а кожа со спины затягивается в пасть невидимой твари. Мерсер кричит, его голос срывается. Превосходный контраст - тёмно-алое на бледной коже. Пол залит кровью - Смерть стоит в стороне, наблюдая. Она дождалась своего часа.
Смерть стоит в стороне, туда Алекс бросает кровавый плевок. Он надеется попасть ей в лицо, но промахивается. Рёбра трещат, а подошва скользит по мокрому полу - он боится упасть, ведь тогда, механизм сожрёт его целиком. Сожрёт, ничего не оставив. Паника зверем мечется во взгляде.
Ступни скользят, он упирается как только может - плечо исчезает в шестерёнках с отвратительным хрустом - рёбра надламываются, а кожа, лоскутами свисающая со спины, наматывается на механизм. Он кричит - сипло. Силы кончаются - паника обращается в знание. Он не выберется отсюда живым. Он не сможет никогда больше встать на ноги. Он не сможет убивать ради себя - отгораживаясь раскалившимся имплантом. Безумный взгляд натыкается на тёмную фигуру - губы разверзаются в беззвучной мольбе - он знает, что никто не придёт на помощь. Лазурь гаснет в отчаянии.
Боль. Она заставляет двигаться вперёд. Заставляет сделать ещё один шаг - куртка сползает с плеч, полностью исчезая в огромной пасти. Он делает шаг - кожа отрывается вместе с мясом. Слишком много потеряно крови. Он делает ещё шаг. И ещё - падая на колени прямо посреди алой лужи. Взгляд плывёт вкупе со вздохом, превращаясь в неосознанный всхлип. Живительная влага течёт изо рта - вырываясь комками. Солёная влага течёт из глаз - позорно для убийцы. Мерсер стоит на коленях, рассеянно цепляясь за единственного свидетеля его скорой кончины. Ленг.
Азиат не надсмехается - Мерсер благодарно кивает, заваливаясь вперёд. Боль. Как же больно - он касается лбом остывающей постепенно крови - смотрит, как растекается она по полу. Неужели он не потерял сознание? Почему он его не потерял? Он смотрит, ощущая, как сердце занимается стучанием - всё медленнее. Всё тише. Он усмехается - отвратительно нагло. Он чувствует чужие шаги. Кто-то останавливается на пороге - не решаясь входить в кровавое море.
- Прости. - хрипом вырывается из глотки. За что? Мерсер извинялся не за то, что натворил. Это - не искупление грехов, не проявление чистых чувств. Он извиняется лишь по одной причине - не сможет больше занимать противника забавной игрой. Не сможет больше в запале разбить ему затылок биотическим зарядом - больше нет контраста. Нет того бешеного бита, заставлявшего идти вперёд. Адепт готов сказать "спасибо" - но губы не слушаются, лёгкие наполняются кровью - он хрипло пытается ртом втянуть воздух, отчаянно дёргается, чувствуя, как жизнь покидает это тело. Шумно вздыхает - затихая на окровавленном полу.

Шестерёнки шумят, продолжая работу. Шаги удаляются - лазурь проиграла схватку. Не время для стенаний - бескрайнее море тонет в ониксе, исчезая в ледяной тьме. Бирюзовые росчерки растворяются - под дланью вязкой смолы. Лазури больше нет - она угасает. Лазури больше нет. И никогда не будет снова.